Анатолий, встретив словами: – Здравствуй, Тоня! – стоял рядом, смотрел, как она снимает пальто, переобувается. В те возвращения Анатолий принимал у нее пальто, «она сняла пальто, он онемел», подавал тапочки, «вашу ножку, фрау мадам», и если не было дома детей, начинал лапать тут же возле двери, «где моя киска?» А, главное, говорил, много говорил. Всякую ерунду, но много.

А сейчас стоял и молчал.

И за ужином – тихо, степенно говорил о детях. Потом Анатолий вымыл посуду и стал вместе с Антонидой смотреть телевизор. Когда передавали новости, Анатолий не восклицал. Как обычно: «Ты посмотри, что козлы делают, вчера одно говорили, сегодня другое», – ни одна передача раньше не шла без его комментария.

В этот раз Анатолий был невозмутим. И эта солидность, степенность шла мужу, потому как мужик он был породистый, и его постоянное ерничанье, кривлянье никогда не нравилось Антониде. Но его степенность удивляла ее, уж больно резко человек изменился.

Спать легли все так же, она – на кровати, Анатолий – в другой комнате на диване. И в эту ночь муж тоже не пришел.

Видимо, вспомнил, как она раньше укоряла его, что он каждое возвращение начинает с того, что насилует ее, подумала Антонида. Теперь, наверное, решил заняться любовью, лишь когда она сама пожелает, сама позовет…

Ему терпеть легче, а она – столько времени без мужчины.

Решила, что неделю, а то и две все равно продержится. Его не было бы рядом, так сколько хошь продержалась бы, а так, когда вот он, – совсем другое дело.

Лежала, прислушиваясь к дыханию мужа, гадала – спит или нет. Вроде не спит.

Последние два года Антонида жила одна. Нина вышла замуж, уехала с мужем в Белоруссию и, как писала, очень скучает по дому, но нет денег на дорогу. Коля после армии учился в институте и не приезжал даже на летние каникулы – работал. «Чтоб не сидеть у тебя, мама, на шее».

В общем, так получилось, что Антонида впервые за всю свою жизнь осталась одна. Сначала жила с родителями, потом, когда уходил муж, с Антонидой были дети.

Одна. Сначала по привычке торопилась с работы домой, готовила ужин, по выходным стряпала. Но как-то раз не приготовила ужин, два и потом частенько находила отговорки, чтоб не готовить. В субботу-воскресенье привыкла спать до обеда, потом до полночи – телевизор.

Так уж получилось, что подруг у нее не было, хотя на работе со всеми поддерживала хорошие отношения.

Понемногу к одиночеству привыкла, но временами наступали такие дни, были такие тоскливые длинные вечера – особенно зимой. И в эти вечера Антонида в который раз перебирала, вспоминала прожитую жизнь и, как ни крути, а выходило, что Анатолий был виноват во всех ее неприятностях. Порви она с ним после его первого ухода, глядишь, и жизнь ее пошла бы совершенно по другой колее.

В третий раз он ушел, как всегда, неожиданно, и эти неожиданные уходы били еще больней.

А перед этим вчетвером ездили к морю. Время, проведенное у моря, было счастливейшим в ее жизни. Дети были здоровы, радовались солнцу и морю. А они с Анатолием – словно море подарило им чудесную энергию – без устали занимались любовью.

Вот там однажды в минуту близости Анатолий попросил: «Раскинь-ка руки», – а когда она это сделала, он раскинул свои и загудел: «У-у-у-у-у», – а потом сказал: «Мы с тобой одно целое, Ан-2, самый надежный самолет».

Вернулись такие счастливые. А через неделю Анатолий ушел. Ушел к низкорослой толстушке, Антонида звала ее «подушка». Вообще муж уходил к совершенно разным женщинам, ему словно было безразлично, к кому уйти, лишь бы уйти. И Антонида не знала, радоваться ей или нет, что Анатолий уходит, не влюбляясь, а по какой-то прихоти, какому-то капризу.

У толстушки тоже было двое детей, и тоже мальчик и девочка.

Коля сначала постоянно спрашивал, где папа, да где папа. И Антонида честно сказала, что папа ушел к другой тете, и не хочет, мол, с ними жить.

– Он нас не любит?

Это был тяжелый вопрос, ну как сказать ребенку, что его не любят. И Антонида долго внушала Коле, что отец, конечно, любит его и любит Нину, но так получилось, что он должен жить не с ними.

Детям никогда не объяснишь, почему от них ушел отец или бросила мать. Никогда. Но разговор не прошел впустую, Коля перестал спрашивать, когда вернется папа.

Но однажды Коля пришел заплаканный и упрекнул мать:

– Ты обманываешь, он нас не любит! У него другие дети. Я видел! Видел! Он теперь им отец? Им?

Как могла, успокоила плачущего сына. Но как-то вечером Коля, оторвавшись от игрушек, сказал:

– Мама, давай и мы возьмем другого папу.

– Где же мы его возьмем? – растерялась Антонида.

– Где все берут. Только ты ему скажи, чтоб никогда от нас не уходил. Ладно?

– Ладно.

И Коля вернулся к своим игрушкам.

А вот Нина словно не заметила ухода отца, помогала матери, старательно делала уроки, учила Колю читать, бегала с подружками. Все, как всегда. Но однажды Антонида услышала всхлипы и вошла в детскую. Плакала Нина.

– Ниночка, что с тобой? – бросилась к ней Антонида.

И тут дочь разрыдалась и сквозь рыдания смогла лишь сказать:

– Мы плохие, да? Плохие?

– Дурочка. Вы хорошие – это он предатель…

После этого Антонида и решила, что хватит тянуть, если раньше дети были маленькие и не так реагировали на уход отца, замечали, но не придавали этому большого значения – можно было сказать, что он в командировке, в экспедиции, то теперь другое – не нужно их травмировать. Она снова выйдет замуж, про Анатолия надо забыть и ей, и детям.

Про замужество Антонида подумала не просто так, дело в том, что ее уже давно приглашал то в кино, то в театр и даже иногда провожал после работы до дому завотделом Колосов, представительный мужчина с небольшим брюшком и большими залысинами. Ничего плохого про него нельзя было сказать, был женат, жена умерла. Антонида знала его давно, между ними всегда были хорошие отношения, и ухаживать Колосов начал, лишь когда у Антониды ушел муж.

Женщины в отделе завидовали Антониде, советовали не упустить момент. И когда Колосов в очередной раз, с надеждой глядя ей в глаза, предложил сходить в театр, Антонида согласилась.

Колосов предложил дня за два до спектакля, и Антонида успела и прическу сделать, и платье подходящее подобрать.

С Анатолием в театр тоже ходили. Но как? Обычно он влетал за час до спектакля и с порога кричал:

– Старушка,